| Алексей Круглов: «Процесс вдохновения непредсказуем» |
Беседовала Татьяна Бавыкина
Уникальная полистилистика любимого нашего фестиваля «Джазовая провинция» предполагает, что каждый волен найти «свой» джаз. Сегодня мы сосредоточим внимание на отдельно взятом сюрпризе, каковым было выступление ансамбля Алексея Круглова, саксофониста, композитора и лидера группы «Круглый Бенд». На фестивале выступал бэнд «треугольный» - Алексей Круглов-сам (саксофоны), Олег Юданов (ударные, перкуссии) и Андрей Башев (туба). Сокращенно - КЮБ. Почему хочется говорить именно о них? Отечественная джазовая сцена пока не изобилует нетрадиционными, авангардными и многообещающими проектами. Конечно, нам тут еще рано впадать в прелесть эстетства. Наш джаз вообще сравнительно недавно, лет так двадцать назад, зажил самостоятельной жизнью, начал дышать на полную, осмысливая роскошное наследие и выходя на новую дорожку, быть может. Со всем почетом и уважением к российским музыкантам прошлых лет, «осуществлявших» джаз изо всех сил, нужно понимать – настали другие времена и другие возможности. И перфоманс - иначе «театр визуальных искусств» - одна из них.
То, что представил КЮБ на фестивале, обычно принято называть «авангардным» джазом. И это, конечно, не перфоманс, строго говоря, а лишь элементы его. КЮБы показались в чем-то сродни футуристам. Такая же запредельная эмоциональность, ясность и лаконичность вкупе с полной отвязанностью в выборе средств и идей. Театр, лирика, этнические приемы какие-то и вполне себе фри-джазовый саксофон в традициях, возможно, Орнетта Коулмана. Это такой джазовый театр. Повторюсь, всю эту роскошь на сцене творили лишь три человека. Между тем, «Круглый бэнд», кроме прочего, славится именно своими постановками, которые близки к стилистике и традициям перфоманса. Существует «КБ» порядком 10 лет, имеет более-менее постоянный немаленький состав, но по мере необходимости дополняет его единомышленниками несмежных творческих профессий – художниками, артистами и т.д. На сайте бэнда написано такое: «в одном проекте могут участвовать актеры различных амплуа, художники-конструктивисты и известные джазмены, рубящие на сцене дрова. Но какими бы разноплановыми не были участники «КБ», главное – открытость новому, незашоренность, понимание творческой свободы и реализация своей индивидуальности». О том, что такое перфоманс, откуда уши растут у музыки «Круглого бэнда» мы говорим с Алексеем Кругловым – саксофонистом, композитором, руководителем коллектива, вполне себе молодым человеком. - Алексей, вам нравится поэзия «не для славы рожденного футуриста Владимира Маяковского? - Конечно! У нас есть спектакль по поэме Маяковского «Люблю!». Сначала издали музыкальный диск, на котором в качестве своеобразного лейтмотива звучала поэма. А потом я решил делать спектакль. Но в современном ключе. Если в первом варианте чтец декламировал стихи на фоне соло ударных, то здесь я наложил текст на рэп и джангл. - Маяковский-джангл – это хорошо! Сочетание резкой поэзии и резкой музыки нужно для усиления эмоций? - Не только. Понятно, что Маяковский современен. У него очень чувствуется ощущение жизни. Но кроме этого, я в спектакле как бы спорю с Маяковским. И это надо было подчеркнуть музыкальными средствами, то есть внести второй план. Маяковский в этой поэме писал о любви скорее в обыденном понимании, в философские глубины не нырял. Я же пытался вложить евангельский смысл - в спектакль, разумеется, не в текст поэмы. Ведь Маяковский при всей гениальности оставался всегда в определенных рамках. Хотя у него были и другие строки. Это из «Флейты-позвоночник»: Вот я богохулил. Орал, что Бога нет, а Бог такую из пекловых глубин, что перед ней гора заволнуется и дрогнет, вывел и велел: люби! - Откуда появилось желание взяться за такой жанр как перфоманс? - Наверное, это отец привил мне. У нас дома всегда звучала музыка, отец читал стихи, приходили друзья и много чего происходило. И потом мне очень повезло, что я попал в «Класс-Центр» музыкально-драматического искусства Казарновского, где я занимался с первокласнейшими педагогами, например, с саксофонистом Эрнестом Иосифовичем Барашвили, солистом оркестра Утесова. Это уникальная школа, соединение музыкальной, драматической и образовательной. Три школы в одной. Минус лишь в том, что мы проводили там целый день и приходилось сильно уставать. В «Класс-Центре» ставилось множество спектаклей, весьма смелых и интересных. Меня поражало, что музыкант играет на фортепиано и тут же выходит и читает монолог из «Гамлета»! Вообще сама атмосфера школы, очень живая, творческая, повлияла на эстетическую позицию, на развитие фантазии и вдохновения. А потом я столкнулся с Владимиром Чекасиным и проработал с ним около двух лет. Это были спектакли на стихи Льва Рубинштейна, программа с солистами хора Б. Покровского, программа «Рев саксофонов» и так далее. Поработал в спектакле Бориса Мильграма «Преступление и наказание» вместе с Эммануилом Виторганом. Работа с такими выдающимися людьми, которые даже не рассказывали «как», а просто делали свое дело, была хорошей школой для меня… - Легендарный саксофонист, композитор, режиссер Владимир Чекасин умеет находить невероятно выразительные и необычные формы соединения музыки с другими формами искусства. Например, недавно на одном из фестивалей Чекасин представил совершенно сумасшедший спектакль – с лазерным шоу, пиротехникой, бассейном с русалками, с великолепной вокальной группой и чтецами, и естественно, отличными джазовыми музыкантами, коих в Литве немало. И все это, между прочим, было сказкой по сценарию! Что было наиболее значимым лично для тебя во время работы с Чекасиным? - Первое – насколько гармонично и органично у него уживаются на сцене люди разных направлений. Он умеет найти общие струнки, тонко их соединить и дать каждому единственно правильное направление. Делает это очень тонко и каждый участник остается личностью на сцене, без ущерба для индивидуальности. Он соединяет, казалось бы, несовместимое – и получается нечто фантастическое! Второе – у Чекасина очень строгий подход к форме. Все должно быть рассчитано очень точно, ни доли секунды лишней не должно быть. Он это чувствует – и в этом его гениальность как постановщика. - У перфоманса возможности ограничены или действительно можно соединять что угодно с чем угодно и творить любую эклектику? - Главный вопрос – зачем? Если идея существует, то возможности все-таки ограничены. Все находки должны работать на идею. Но мне кажется, есть и другой подход – когда делается «безыдейно», лишь по интуиции. А идея выкристаллизовывается уже в ходе создания. Иногда я играю произведения моих сверстников, композиторов, работающих в направлении академического авангарда, продолжающих традиции Шнитке, Денисова. Это действительно и свежо и ново и интересно! Но мне кажется, что пишут музыку по принципу «куда занесет». То есть полагаются на интуицию, некий творческий импульс. В принципе это тоже правильно – но каждый выбирает свой путь. Для меня все ж таки первична идея, а не импульс. - Но разве хороша идея, которая считывается моментально? Что-то должно остаться «за кадром» - та глубина, до которой слушатель-зритель должен дойти сам… - Ну да. Можно четко продумать яркую поставочную концепцию – и при этом получится достаточно серо в итоге. Можно вообще ничего не продумывать, работать как Бог на душу положит - и получится гениально. Это необъяснимо, но так бывает. Чаще все-таки бывает наоборот и идея первична. Четко продуманная идея, отсюда средства и ответы на вопросы «зачем» и «почему». Потом она не должна считываться моментально, сразу, какая-то загадка для зрителя должна быть. Это уже зависит от способности постановщика. Во всяком случае, мне так ближе… и мне кажется, так… правильнее… - С Курехиным ощущаете какую-то общность? - Вот, кстати, с ним еще не сравнивали! Сергей Курехин был гениален – и как пианист и как режиссер и как композитор! Причем для меня он существует в нескольких «ипостасях», если можно так сказать. Одно время он работал в группе знаменитого саксофониста Анатолия Вапирова – с таким бы Курехиным я бы просто мечтал поработать. Ибо пианистов, равных ему, вообще в мире мало было. Совсем другой Курехин – это периода работы с собственным проектом «Поп-механика». Думаю, тот Курехин уже сам бы меня приспособил в свою группу. Но как музыкальное явление курехинская «Поп-механика достаточно далека от «Круглого бэнда». Это была музыка из другой жизни, из 80-х... Она хороша и нужна была в определенное время. Идеи его бывали иногда абсурдны – но нужны. И Курехин гениально использовал все возможности и невозможности. Один из его саксофонистов рассказывал такой случай: до концерта остается десять минут. Полный бардак, Курехин бегает и руководит: - Так!! Ты не забудь соло сыграть! - Сереж, а когда ж именно соло играть?! - А! …. Вот когда… Гуси пойдут - тогда и играй! Все ж такая эстетика от меня далеко… - То есть гусей на сцену выпускать не будете? - Сейчас уже не буду. Хотя был момент, когда гроб вытаскивали на сцену, но потом как поутихли по части таких экстраординарных и прочих жестко-визуальных идей. - У вас на сайте нашла такое определение - ваш проект называют «идеалом театра-дома». С театром все понятно. Что означает слово «дом» в контексте? - Дом – это что-то родное, где каждый чувствует себя хорошо, радостно. В том, что у нас замечательная атмосфера в коллективе – это однозначно! При этом и творческая работа идет хорошо. Правда, бывает, мы опаздываем на репетиции и любим много поговорить… - Как ты выбираешь литературные произведения? Что первично, от чего идет спектакль – от музыки или все же от литературы? Или все же от идеи? - Процесс вдохновения непредсказуем. Бывает, что садишься за рояль, нажимаешь несколько нот, которые складываются в определенный мотив с гармонией, и под впечатлением этой краски открываешь книгу – вот и первые зачатки спектакля, от которых требуется переход к рождению проекта на бумаге уже в структурном виде. Зачастую двигателем вдохновения выступают какие-то поэтические строки, навивая собой музыкальный образ. Это самый захватывающий и необъяснимый момент! Ну а вообще – у меня всегда первична идея, я выясняю для себя общую направленность будущего проекта, дальше определяю взаимодействие частей спектакля, драматургию и прочее. Создание такого произведения – это соединение интуитивно-вдохновленческого начала с технической работой с одной стороны и более глубокое проникновение в литературную и музыкальную составляющие с другой. Процесс очень интересен, но требует много сил для реализации задумок. - Ощущаете ли родство с футуристами? И в чем? - Схожесть есть, но не в обще-идейном плане. Речь может идти о свободе творческого посыла, без прикрас и утайки внутренних переживаний с одной стороны, и использовании более внешних вещей, таких как плакатность и четкую декламацию с другой. Но это происходит не потому, что мы хотим быть «вторыми Маяковскими или Хлебниковыми». Нет. Видимо, наш импровизационно-композиционный язык чем-то родственен такому подходу, выразительные средства которого близки футуризму. Плюс, не стоит забывать, что мы еще люди молодые, нам пока что еще интересен чистый творческий эксперимент. А все, что экспериментально – «бьет в лоб» своей неожиданностью. Тут уж сравнений не избежать. - Кто из саксофонистов оказал наибольшее (и наилучшее) влияние на тебя? Возможно, Орнетт Коулман? И в чем? - Для меня в последнее время ответ на этот вопрос стирается. Несколько лет назад я бы назвал и Коулмана, и Колтрейна, и Долфи, и Бартза, и Маклина. Но в какой-то момент понял, что это слишком уж предсказуемо, да и не являюсь я последователем афроамериканской культуры…. Да, я, обучаясь игре на саксофоне в различных учебных заведениях, изучал творчество разных саксофонистов. Не умаляя системности в джазовом обучении в Гнесинке у Александра Викторовича Осейчука, скажу вот что. 10 лет назад я выступал в совместном проекте с легендарным поэтом Андреем Вознесенским. Такие выступления дают в творческом плане вообще, да и в саксофоновом в частности, больше, чем зубрежка соло какого-либо саксофониста. К тому же, учась еще в училище у Сергея Константиновича Резанцева, я занимался академической музыкой, слушал исполнителей в этой области таких, как Делянгл, Фармо, Мюль. Одно время я был почитателем ранних записей польского саксофониста Намысловского. Все эти влияния сказываются вместе. - Верно ли, что перфоманс, будучи искусством сложным и синтетическим, требует особой подготовленности зрителя? Ну, что ли особой начитанности, наслушанности – чтобы «считывать» символы, правильно читать подтекст и так далее… или же будучи жанром, предполагающим синтез, он действует сразу по нескольким фронтам, тем самым становится искусством более «легким» в восприятии, да не поймут меня превратно. - Это актуальная проблема. И важная тема для собственной творческой позиции. Может выскажусь парадоксально, но я не являюсь сторонником игры на разных фронтах. Для меня главное тут – зреть в корень, мыслить монументально, где-то даже аскетично, лишая себя при этом постмодернистического благополучия. Так что наш перформанс – не традиционный… Считаю, что зритель должен думать, а не развлекаться. Это принципиальная позиция. Конечно же, с одной стороны зрителю, необходимо изучать литературный материал, хотя бы, допустим, прочитать про поэта, на стихи которого поставлен спектакль. С другой – выразительные художественные средства должны быть четко распределены постановщиком любого направления. Синтетические находки автора должны находиться в правильных местах и в нужном соответствии друг с другом. Вот в акциях Курехина или Чекасина при всем их эпатаже тонко и органично использован язык эклектики. Поэтому элементы легкости у них не превращают их перформансы в легкий жанр. Но вообще, грань перехода в «искусство на потребу» в этом направлении очень тонка, ее можно перейти и не заметить этого. - Вопрос финальный и необходимый – какие спектакли планируете делать в ближайшее время? И несколько «особенных» слов – про спектакль по стихам Мандельштама. Каким будет этот спектакль? - Хотим поставить проект по Цою, он написан. Есть задумки сочинить спектакли по Шекспиру, Достоевскому, Пруткову. Но это далеко идущие планы, а сейчас есть задача возобновить спектакль по Высоцкому, Блоку, спектакль «Антигерой не нашего времени», поставленный на стихи поэтов разных эпох – от Пушкина, до Талькова. Вот скоро покажем «Орнеттоколманиаду» - представление на мои стихи, посвященное Орнетту Коулману, состоящее из его композиций в круглобендовских аранжировках. Недавно выступали с миниатюрой на стихи Тредиаковского и Ломоносова, надеюсь, этот проект займет свое место в нашем репертуаре. На стихи Мандельштама спектакль тоже ждет своего часа. В каждом перформансе на стихи какого-либо поэта, мы пытаемся передать его мироощущение, рассказать о важных творческих, жизненных и духовных стремлениях человека. И этот проект не станет исключением. Нужно сказать, что не футуристы, а акмеисты наиболее близки нам стилистически. Многосложная подтекстная поэзия Мандельштама идеально сочетается с музыкальными красками «Круглого Бенда». Мы в инструментальных проектах используем метафоры, аллегории, вторые планы, ну а в таком проекте все наши музыкальные задумки заживут с удвоенной силой. В спектакле рассказывается о времени, в которое жил поэт, особенное внимание уделяется его последним стихам, написанным в воронежский период. Кульминационным моментом является вопль души – «Стихи о неизвестном солдате». Мандельштам – великий поэт, но, как мне кажется, мало известный современной молодежи. Хотелось показать актуальность поэзии Осипа Эмильевича в нынешнее время. Ну и, конечно же, было бы очень хорошо показать этот спектакль в Воронеже, в таком важном для поэта городе. Для нас это было бы огромной ответственностью. Да и вообще, хотелось бы еще раз оказаться в таком гостеприимном и дружелюбном городе, увидеть ставших уже нам дорогих зрителей! |
