• Фрагменты интервью Алексея Круглова из выпуска 1 ноября 2008 года (материал редактирован)

«Радио России», ведущий и автор программы - Михаил Митропольский

 

Сегодня у нас гости, гостей много. Точнее это один человек, но он невероятно разнообразен, поэтому, собственно, он в гостях у нас и оказался. Этот человек – музыкант, что вполне естественно для программы, которая с помощью музыки пытается найти истину. Кажется, что этот человек является наиболее подходящей фигурой из окружающих автора программы людей, из тех, с кем он общается регулярно и кто имеет отношение к этому поиску. Этот человек действительно находится в поиске все свои 29 лет. А столько не так давно исполнилось замечательному российскому саксофонисту, которого ещё недавно считали подающим надежды. Ну а в последние годы эти надежды начинают очень активно сбываться. Это Алексей Круглов, музыку которого мы уже не один раз слушали, обращались к ней…

…Алексей – один из тех музыкантов молодого поколения, которые получили очень хорошее образование. В последнее время в России действительно дают очень хорошее музыкальное образование по джазовым направлениям. Об этом говорят все, даже американцы, к которым приезжают российские музыканты на различного рода стажировки, ну а потом иногда и поработать. И, кстати, Алексей Круглов тоже был одним из тех, кто ездил в Америку, стажировался, общался с американскими музыкантами. Одним словом, все отмечают, что уровень технологичности подготовки джазовых музыкантов в России вырос здорово. Но, лично для автора этих строк, Алексей является как раз тем музыкантом, который, кроме этой технологии, кроме ремесла, пытается ещё понять с помощью музыки, как этот мир устроен. И в этом смысле он чрезвычайно близок всем слушателям программы. Кажется, что таких людей не так уж и много. 

– Как ты относишься к этому? Ты хорошо знаешь своё поколение музыкантов?

– В общем, да. Но, во-первых, по поводу технического уровня. В Америке, конечно же, сейчас всё это находится на очень высокой ступеньке. Но, кстати, когда мы занимались там с местными учителями, не то чтобы занимались, просто они нам что-то показывали, мы выступали с местными студентами, я заметил, что педагоги там не навязывают обучающимся какие-то определённые концепции, системы и т.п. Наоборот, при всём том многообразии джазового и прочего материала, который существует, педагоги просят искать своё лицо.

.........................................................................................................................................................................................................................

 

– Алексей Круглов является альт-саксофонистом, а саксофон – это инструмент, в первую очередь требующий особого отношения к звуку. Звук старых мастеров очень трудно воплотить в жизнь в современных условиях. Это своего рода "загадка скрипки Страдивари".

– ...Мне очень повезло с педагогами. Первым моим педагогом по саксофону был Эрнест Иосифович Барашвили, бывший солист Леонида Утёсова. Учился я у него в "Класс-Центре" музыкально-драматического искусства. Занимаясь уже в училище у Сергея Константиновича Резанцева, я полностью нашёл свой путь в звуковом плане. Думаю, что их вклад неоценим.

.........................................................................................................................................................................................................................

 – Ты известен в джазовых кругах тем, что всё время пытаешься выйти за рамки того, что знаешь, того, чему тебя учили твои педагоги. И сам испытываешь, и вокруг тебя образуется некое такое беспокойство. Есть такое?

–  Мне кажется, что отечественные музыканты должны брать информацию и глубинное содержание из литературы и прочих видов искусства, потому что мы широкая и богатая в этом смысле страна.

– Ты откуда берешь? Из каких искусств?

– Из очень разных. Мне очень нравятся разные поэты. Раньше у меня любимыми были Есенин и Высоцкий, но сейчас я понял, что, к сожалению, единоличного лидера среди поэтов у меня нет. Мне нравится театр, но, к большому сожалению, современный театр не очень нравится, но какие-то вещи есть интересные.

– В театре ты консерватор?

– Сложно сказать. Мне нравится то, что естественно, и то, что высоко эстетично и высоко культурно. Я очень люблю Малый театр. Но в тот же вечер или на следующий я могу пойти в Театр на Таганке. Но псевдопостмодернистские постановки мне не очень нравятся.

– После слов о театре, кажется, стоит поставить твою последнюю работу, которая была издана. Что за музыка будет звучать? Кто в ней принимает участие?

 – Пластинка называется "Пьеса беспокойства". Слово "беспокойство" в какой-то степени проходит через разные этапы моего творчества. Заглавная композиция альбома называется точно так же – "Пьеса беспокойства". Играет её квартет "Круглый Бенд".

.........................................................................................................................................................................................................................

 – Довольно странное название. Не просто "Беспокойство", а именно "Пьеса беспокойства". Таково же и название нового компакт-диска, который выпущен компанией Solyd Records. Не думаю, что тираж этого диска велик, его, наверное, не очень просто купить. Тем более что этот тираж не может быть рассчитан на очень большое количество людей, ведь вряд ли большое количество людей стремится к состоянию беспокойства, автором которого является Алексей Круглов. Я наговорил о тебе много странных вещей, но они, по-моему, соответствуют действительности?

 – Конечно. Кругом, к большому сожалению, правит попса. Ну, от этого никуда не уйдешь.

– Ты знаешь, мне кажется, что не в попсе дело. То есть, не только в попсе. Тебе прекрасно известен музыкант, который является моим старинным другом. Зовут его Михаил Альперин, который много лет назад переместился в добропорядочную, благополучную страну под названием Норвегия. И служит он там профессором в Академии музыки (аналог российской консерватории), где у него масса учеников и масса проектов. Он живёт благополучной жизнью в собственном доме на берегу залива. И у него всё хорошо. Ну, может быть, не всё, но в общем обстановка такая: нет этого беспокойства, нет этой попсы. И он пишет, импровизирует, сочиняет совершенно другую музыку. Эта его музыка потеряла накал, который характерен для нашего странного общества, в котором беспокойство составляет стержень жизни, и все мы даже не представляем её по-иному.

 – В этом есть какой-то смысл: в рождении произведения искусства на стыке с какими-то социальными явлениями, какими-то рождающимися ассоциациями в результате некого осмыслительного процесса. И вообще, как любит повторять известный музыкальный критик, журналист и автор программы на "Радио России" Дмитрий Ухов, написавший аннотацию к диску "Пьеса беспокойства", в России поэт больше, чем поэт.

– Я обычно говорю, что джазмен больше, чем поэт.

– Поэтому мне кажется, что такая взаимосвязь существует.

– Ты всё-таки причисляешь себя к джазу? Неслучайно задаю этот вопрос, потому что встречается немало молодых людей, я ведь ещё и педагог, у меня студенты есть, которые, я вижу это по их глазам, полагают, что джаз – это такое музейное, архаичное искусство, очень уважаемое, но при этом не очень много отношения имеющее к реальной действительности.

– Тут есть такой момент. Что мы подразумеваем под джазом? Под джазом можно подразумевать в принципе всю импровизационную музыку, которая сейчас существует.

– Это совершенно неправильно. Я как специалист могу сразу тебе возразить, что есть фольклор, который в значительной степени является импровизационной музыкой, есть импровизационная музыка восточных культур, которая к джазу не относится. Так что нельзя вот так сразу причислять всю импровизационную музыку к джазу.

– Или импровизационная музыка, которая исходит из проектов или построена как основное зерно в проектах людей, которые когда-то играли или до сих пор играют джаз.

– То есть, ты за некое широкое понимание этого термина, которое тебя бы удовлетворило? Есть много разных определений джаза. Но мы сейчас не будем об этом говорим, а скажем, что джаз – это то, что играют на джазовых фестивалях, не так ли?

– Может быть, да. Хотя для меня джазовые фестивали являются просто возможностью показать свои проекты. Есть у меня желание создать свой стиль, даже не стиль, а, может быть, направление. Но для этого нужно, видимо, заняться кристаллизацией своего почерка и самого этого стиля.

.........................................................................................................................................................................................................................

– А откуда этот почерк берётся? Ты был хорошим мальчиком, воспитывался в относительно музыкальной семье. Отец твой имеет к музыке прямое отношение. Ты получил соответствующее образование, награждён массой призов на конкурсах в разных городах нашей обширной страны, в Прибалтике, например. Напомни, как ты, будучи юношей, побеждал.

–  Начнём, наверное, с того, что я учился в музыкальной школе по классу рояля. У меня был прекрасный педагог – Людмила Павловна Фетисова, которая мне привила любовь к классической музыке. И я хотел учиться дальше как пианист. Но потом пришёл в духовой оркестр, стал заниматься на саксофоне и постепенно стал отходить от фортепиано. Но всегда был заинтересован в изучении академической музыки. Выступал на различных конкурсах, был их лауреатом, в том числе и академической музыки. Это уже происходило тогда, когда я учился у Сергея Константиновича Резанцева в училище.

– Потом у тебя были другие конкурсы, в Ростове ты побеждал…

– Было это уже после того, как я поступил учиться к Александру Викторовичу Осейчуку в РАМ им. Гнесиных. Выиграл я несколько конкурсов, среди которых и Всероссийский конкурс джазовых исполнителей в Ростове-на-Дону, и Международный конкурс в Стайцеле (Латвия) "Бриллиантовая нота".

.........................................................................................................................................................................................................................

– …Было понятно, с кем мы вступаем в новый век и тысячелетие. Как получилось, что ты занялся своим экстравагантным поиском? Ведь вокруг тебя же была масса молодых музыкантов твоего возраста, которые спокойно себе обучались тому джазу, которому их учили, и сейчас выступают с ним, никого не трогают.

– Мне неинтересно было играть, во-первых, чужую музыку и, во-вторых, просто неинтересно. У меня было несколько возможностей заиграть современный продвинутый "мейнстрим", и когда я учился в Гнесинке, и когда я стажировался в Америке. Были возможности даже и уехать. И поучаствовать на конкурсе Телониуса Монка, но я всегда выбирал другой путь.

– В качестве пианиста?

–  Нет, в качестве, конечно же, саксофониста. В качестве пианиста я перестал претендовать на что-либо.

 

Сегодня мы вновь встречаемся с прогрессивным саксофонистом, интересным и молодым российским музыкантом Алексеем Кругловым. Не могу сказать, что он известен каждому жителю нашей страны, но в джазовых кругах его имя обсуждается. Алексею всего 29 лет, но он, кажется, так давно на джазовой сцене и так много музыкальных проектов успел осуществить, что, кажется, ему как минимум 129. На самом деле он ещё совсем молод, и него всё впереди. А вот, что у него впереди, мы сегодня и попытаемся выяснить. На самом деле разные люди, которые попадались ему в разное время его становления как музыканта, саксофониста и человека, на него повлияли, причём далеко не обязательно в одну и ту же сторону.

– Одним из таких влиятельных людей был Владимир Чекасин, человек, который вообще на российский джаз сильно повлиял, и когда играл в составе трио Вячеслава Ганелина, в 70-е годы, и когда создавал свои собственные проекты, и когда писал музыку для фильмов, балетов и многочисленных собственных перформансов, в которые Алексей Круглов как-то попал.

– Я два года участвовал в его своеобразных спектаклях (перформансах). Было очень интересно, но потом мы прекратили сотрудничество, наверное, потому, что он почувствовал, что я пошёл уже немного по другому пути и стал развивать отличные от его идей идеи….
… Он мне дал понимание того, что границы искусства достаточно широки. Кстати, не только он. Я участвовал в спектакле "Преступление и наказание", где главным режиссёром был Борис Мильграм. Чекасин писал к нему музыку. Я выходил на одну сцену с таким потрясающим актёром, как Эммануил Виторган. Даже заменял как-то Владимира Чекасина, играя роль дворника. Мне было очень интересно почувствовать себя в театре, атмосферу пространства сцены, а там она всё-таки немного другая, нежели на джазовой сцене, где ты имеешь взаимосвязь только с музыкальными образами. В театре всё-таки по-другому существуешь.

– Взаимодействие с Владимиром Чекасиным и музыкантами, которые не вполне входят в рамки обычного джазового истеблишмента, которые очерчивались твоими педагогами Гнесинской академии, как-то влияло на тебя, вот это разное отношение? Может быть, ты оказался меж двух огней. И вообще как ты к этому относишься? Был ли этот эффект вообще?

– Был, конечно же. И причём он явно ощущался. Когда я приходил заниматься в Академию, может быть, там на меня как-то посматривали искоса, но это быстро прошло, потому что я параллельно участвовал и в каких-то традиционных проектах, играл джазовую музыку…

– Ты считаешь ту музыку не вполне джазовой, ту, что делает Чекасин?

– Мне кажется, что не вполне… Чекасин – типичный представитель постмодерна, он собирает какие-то конструкции и делает из них представления. Я же всё-таки пытаюсь более монументально говорить, какими-то конкретными вещами. Может быть, у меня такой язык в искусстве, но это нормально. Мне кажется, что всё-таки это не джаз в любом случае, хотя всё это спорно.

– Что нужно для того, чтобы какие-то музыканты и какие-то музыкальные идеи, высказываемые ими, привлекли тебя к сотрудничеству? Я наблюдал тебя в разных ситуациях. Например, в Архангельске ты оказался в компании с музыкантами разных поколений, игра которых основывалась на каких-то русских ладовых интонациях, каких-то идеях, достаточно далеких от прародины джаза – Америки, американского джаза. Были иные ситуации. Что нужно, чтобы тебя вовлечь?

– Во-первых, это должно быть какое-то "открытое" дело, открытый проект. Это не должно быть ни в коем случае чем-то зашоренным, заклишированным какими-то формулами, бесконечными структурами. Самое главное для меня – душа. То есть то, что идёт изнутри, что естественно. Если это есть, если я чувствую, что человек делает свою работу искренне, почему нет? Я могу поучаствовать в этом проекте. Что касается того проекта Игоря Широкова, о котором вы сказали, он был совершенно уникальным...

– Да, проект с колоколами – замечательная, интересная идея. Дело в том, что джаз и православная церковь – это ипостаси, абсолютно не соединимые, далёкие друг от друга. А тут мастер колокольных звонов Владимир Петровский, который когда-то был джазовым барабанщиком, а потом стал заниматься колоколами. Он их изготавливает, настраивает, налаживает в разных местах России. И очень примечательно, что именно в Архангельске, городе, который сам по себе связан с северной русской культурой, образовался подобный проект.

– В этом, конечно, и заключается его уникальность. Мы ни в коем случае не забываем о том, что мы русские. И какие-то интонации, которые появляются у нас в импровизациях, и даже более того – пьесы, построенные на определённых ладовых соотношениях из русской музыки, они не просто приветствуются нами, но они являются в какой-то момент движущей силой.

.........................................................................................................................................................................................................................

– В сегодняшней программе звучит преимущественно музыка российского саксофониста Алексея Круглова, причём в том смысле, что он эту музыку порой сочиняет, порой импровизирует в компании с музыкантами, которые отвечают ему на волне душевных элементов, которые раньше часто назывались душевными фибрами. Тебе приходится выступать с такой музыкой в разных залах, в разных городах. Насколько отзываются на неё слушатели? Ведь музыка эта не простая, она базируется на приёмах и стилях, которые часто не знакомы людям. Это свой музыкальный язык. А для того чтобы понимать высказанное на нём сообщение, нужно его как-то знать.

–  Многие понимают его интуитивно. По поводу публики скажу так: у нас в стране хорошая, замечательная публика. Единственное "но" – мы практически не выступаем в Москве. Последний концерт в столице был посвящён презентации диска. На нём было около 50 человек, среди которых половина – это наши друзья. В основном, мы с такой музыкой выступаем в провинциальных городах. Очень хорошо там люди и принимают музыку, и слушают внимательно, буквально каждую ноту. У нас был проект по Свиридову вместе с капеллой Владимира Максимкова и джаз-группой "Архангельск" в том же Архангельске, который проходил в рамках фестиваля "Всероссийские хоровые ассамблеи" в честь 90-летия со дня рождения Свиридова. Люди покупали табуретки, сидели на них в зале и даже стояли. Принимали просто потрясающе и устраивали овации.

– Люди, покупавшие табуретки, видимо, вас слышали раньше. Потому что для того, чтобы понять, что прежде, чем, "задрав штаны", бежать на ваш концерт, музыку эту нужно послушать. А если вы приезжаете куда-то впервые? Собирается публика. Для них приехал джазовый музыкант, что уже является своего рода этикеткой. Она приходит. Какой-то там Алексей Круглов играет на саксофоне. И они ждут, что он сыграет "Summertime" или "All Of Me", а он играет…  И вот они слышат, что ты играешь. Какова их реакция в самый первый раз?

– Достаточно интересная. В основном, восторженная всё-таки. Восторженно-необычная. Люди после этого, конечно, могут ходить и долго обсуждать. Вообще это замечательно, когда искусство порождает какие-то вопросы.

– Вообще искусство занимается тем, что задаёт вопросы, но не отвечает на них.

– Считаю, что всё-таки в произведении искусства где-то глубоко должен быть хотя бы намёк на ответ.

– Насколько я понимаю, тебе недостаточно чисто музыкальных средств, поэтому на сцене всегда что-то происходит. Более того, иногда это литературно-музыкальные композиции. И автором всего этого часто являешься ты.

– Да. Мне нравится ставить такие проекты, как я их называю "литературно-музыкальные спектакли", а если в более широком смысле, то это музыкально-драматические представления. Очень нравится поэзия. Почему? Считаю, что слово и звук – это практически одно и то же. Если вспомнить величайшую истину, что вначале было Слово, это очень важно.

– Надо ещё разбираться, что за слово. Дело в том, вербально ли слово или это идея в самом обобщённом виде. Данный вопрос очень непростой. Но и то, и другое укладывается в ткань музыки и поэзии.

– Это уже более технологические вещи. Они учитываются при постановке подобных композиций. Вообще, поэзия и музыка – это "чистые" виды искусства. То есть, они могут существовать без каких-то примесей.

.........................................................................................................................................................................................................................

– Музыка эта не для всех, а только для тех, кому она нужна. Нам бы очень хотелось, чтобы таких людей становилось всё больше. Полагаю, что ты ненамеренно делаешь музыку, которая не для всех. Наверное, эта музыка появляется в результате каких-то внутренних причин.

– … Конечно, это всё о том, что происходит в мире, о моей реакции на какие-то вещи. И не только это. Но музыка может рождаться и безотносительно социальных явлений. Просто находится какой-то душевный посыл.

– Знаю, что в среде музыкантов есть два крайних проявления отношения к чужой музыке. Есть музыканты, которые считают, что они должны как можно больше знать самой разнообразной музыки для того, чтобы, так или иначе, использовать её в своём творчестве. Есть другой разряд музыкантов, которые вообще не хотят ничего слушать, чтобы это не влияло на их творчество. Ты сам к какому разряду себя относишь?

– … Наверное, я больше к первой категории принадлежу. Хотя, если проследить за динамикой моего развития как слушателя, конечно, когда я только обучался джазу и мне было 15-16 лет, я очень много слушал музыки, не только джазовой, но и классической.

– А рок ты слушаешь?

– Рок? Только Цоя иногда.

– Насколько понимаю, это творчество имеет всё-таки больше отношения к поэзии, чем к музыке.

– Может быть, да, хотя официально это же рок. Сейчас слушаю меньше, по объективным причинам. У меня родилась дочка, поэтому ставим ей в основном или духовные песнопения, или нашу классику – Чайковского и других.

– То есть, вы оберегаете слух дочки от вредных влияний?

– Она привыкла к моему саксофону, отзывается и внимательно слушает меня. Надеюсь, что я всё-таки вредно влиять на неё не буду своим саксофоном.

– У Алексея Круглова недавно родилась дочка. Её зовут Машенька.

.........................................................................................................................................................................................................................

  – …Может быть, шапкозакидательство со стороны джазовых музыкантов, которое часто можно наблюдать, отходит на задний план, может быть, его заменяет иногда другое – бережное, немногословное отношение к музыке?

– Вообще всем джазовым музыкантам, российским, в частности и в первую очередь, не хватает культуры звука, не хватает культуры в обращении с какими-то музыкальными средствами. Это же всё идёт изнутри. Как человек разговаривает, так он и будет играть на каком-то инструменте. Какие у него идеи, смыслы, всё отражается…

– То есть, те проповеди свободного джаза, которые были актуальны лет 40 назад, сейчас отходят на задний план?

– Рождается что-то новое. Возможно, на стыке каких-то культур, но это происходит.

– Я подозреваю, что те языковые конструкции, которыми пользовались, а они были, несомненно, у музыкантов свободного джаза, как бы ими не декларировалась полная свобода в этом джазе, тем не менее, эти устойчивые языковые конструкции там возникали, их было достаточно много. И мы их сейчас, конечно, знаем.

– К сожалению, что мне не очень нравится, так это то, что сейчас у нас происходит копирование американского джаза 60-х годов. Мы всё-таки отстаём сейчас… Да, есть такие люди, которые вырабатывают и ищут только свой путь. Но, в основном, общая тенденция в копировании существует.

.........................................................................................................................................................................................................................

– Музыка А. Шнитке нравится, её рекомендует для прослушивания Алексей Круглов, джазовый саксофонист. Хотя его специальность плавно выходит за рамки джаза, как такового. По крайней мере, сам он против этого не возражает.

– Конечно. Даже стремлюсь к этому.

– Это же неудобное положение. Когда музыканта трудно классифицировать, то его перестают приглашать на концерты. Тебя приглашают на концерты?

– Приглашают. Но я пользуюсь пока ещё термином "джаз" или "джазовый музыкант". Надеюсь, что потом, через десятилетия, удастся выработать какой-нибудь другой термин. Посмотрим.